Без особого аппетита заталкивая в себя недоеденного кем-то кролика, уже начавшего разлагаться, Лепра, чьи мысли были переполнены одновременно и отвращением, и симпатией к кушанью, скривился, представив остекленевшие глаза мертвого животного. Тайно веря в переселение душ, он и помышлять не мог об убийстве. О самом этом учении — то есть о ложности его или, напротив, вероятности — он задумываться не любил, просто веря в реинкарнацию, но тень сомнения все же алчной крысой грызла его. И часто он повторял про себя это, словно пытаясь угомонить ненасытную мразоту: Например, душа лишь один раз вселяется в живое пристанище, будь то лошадь, собака, даже человек, впрочем, разница между ними не так уж велика, — в задумчивости он возвел незрячие глаза к небу, отрываясь от туши. Разумеется, сами эти слова по себе мало что значили, к тому же убийство — вполне естественное дело, пусть и возвышенный духовно Лепра так не считал, внутри искренне радуясь собственной слепоте, позволяющей не видеть всего, что припасла жизнь для очернения прекрасного настроения. Недоверие к гнилому кролику увеличилось, и пусть отказ от еды и был нелеп, но, аккуратно, как и всегда, Лепра от разлагающийся тушки отодвинулся. Сладковатый привкус во рту ничуть его не беспокоил, поскольку был легко удаляем парочкой ягод ежевики, обильно произрастающей где-то дальше, за полями. Естественно, Лепра и не надеялся, не был настроен на разговоры с кем-то посторонним, а поэтому неловкости за несвежее дыхание не испытывал.
Пошевеливая усами, он словно пытался выразить свое искренне недовольство от удушливого запаха гнили, что, естественно, действительности не соответствовало — привыкший не может испытывать недовольство, поскольку у него вырабатывается своеобразный удивительный иммунитет. Вероятно, именно благодаря ему Лепра до сих пор жив, а не подох от отравления.
Но недовольство все-таки было. Лепра настолько глубоко погрузился в некое подобие эйфории, что не сразу принял во внимание лихорадочные подсказки подсознания. Вдруг, не смотря на царившую доныне теплоту, стало зябко, как в холодильнике. И
(рядом кто-то еще). Не смея двигаться, он продолжал взирать на небеса снизу вверх да с таким увлеченным выражением морды, будто и не скрыты от него навек небеса бескрайней непроницаемой и мрачной завесой. Лепра не ощущал дуновения холодных ночных ветров, но по уханью совы, раздающемся сверху, легко мог предположить, что ныне царит явно не день, а от этого предположение о его полнейшем одиночестве на этом отдаленном от племенных котов участке земли удвоилось. Разумеется, сие сулило одиночке только хорошее. И страшные мысли, будто и вовсе не появляясь в его голове, ушли, оставив его наедине с собой.